Глава 7
ГЛАВА 7
Конвоир отошел в сторону, и Григорий вновь посмотрел на приближающуюся машину.
Дождь, противный мелкий осенний дождь — что может быть нуднее и надоедливее? Даже собаки, устав брехать, сидели тихо, словно придавленные свинцовым небом.
Все зэки, солдаты ждали приближения машины. Все понимали, что только от ее скорости зависит, когда люди и животные покинут это унылое местечко.
«Сейчас меня отвезут в то место, в котором я проведу семь лет, — равнодушно подумал Парфен и тут же поправил себя: — Если, конечно, раньше не пришьют! Не забывай — ты приговорен!»
Подумав так, он вспомнил первую ночь в «Матросской тишине».
Дверь закрылась за его спиной, и Григорий застыл у входа. Пять пар глаз, любопытных до жадности, уставились на человека, стоявшего со стопкой казенного белья у двери. Григорий, в свою очередь, смотрел на них. Попутно он отметил про себя, что камера мало чем отличается от той, что он покинул совсем недавно. Справедливости ради нужно сказать, что отличия все же были: она была больше размером, в два яруса стояли нары и между ними имелся узкий проход. В углу наличествовали необходимые для жизни туалет и умывальник. Но самое главное пока было для Гришки — пять пар глаз, рассматривающих нового сокамерника.
— Ну, проходи, — спрыгнул с верхнего яруса мужчина лет тридцати, довольно крепкого телосложения, в майке-безрукавке с замысловатой наколкой на плече. В улыбке обнажилась золотая фикса. Он сотворил дурашливо-шутливый жест рукой, приглашая Парфена. — Поведай нам, кто ты и что.
Григорий двинулся вперед, разглядывая, насколько успевал, остальных.
Вот пожилой уже мужчина, голова совершенно белая и на затылке большая лысина. Сидит в одних трусах и что-то штопает. На загорелом теле кое-где проглядывает синева наколок, выполненных крайне некачественно да и к тому же расплывшихся от времени. Сверху свесил голову молодой парень цыганской наружности с веселым, немного ехидным прищуром, наблюдая за новеньким. Мужчина лет сорока, может, чуть старше, с холодными бесцветными глазами и узким лицом, равнодушно смотрит в его сторону, взгляда не отводит. И наконец, в самом углу, дальше всех от «параши», еще один «пенсионер». Но этот не чета первому. Сравнивать их — все равно что сравнивать старый «Москвич» с новым «мерсом». Майка-безрукавка из дорогих, модных. Спортивные брюки «Найк». Рядом лежит небрежно брошенная куртка той же фирмы. Во рту сплошь «рыжие» коронки. Волосы, по большей части седые, аккуратно пострижены. Взгляд уверенный, изучающий.
— Присаживайся, парень, — предложил он, — будем знакомиться.
Григорий напрягся, ловя каждое движение остальных. Он не раз слышал байки о всевозможных тюремных приколах и проверках, устраиваемых при заселении. Особенного внимания удостаивались те, кто в первый раз переступал порог камеры. Он приготовился дать отпор или, по крайней мере, как мог постоять за себя. Но этого не потребовалось. Мужчина представился как Григорий Сергеевич, погоняло Химик, объяснил ему общие правила проживания в камере, расспросил, как и почему он тут оказался. Услышав, что Григорий из бригады Гены Хвороста, Химик заинтересовался. Но ничего не сказал парню, только указал:
— Вон твоя шконка. Отдыхай!
Григорий облегченно вздохнул и направился к своему месту. Остаток дня прошел спокойно, и, поужинав, Парфен улегся спать. Он думал, что сон не придет к нему, но уснул он на удивление быстро и проспал без снов до самого утра.
Проснулся он от чувства, что на него кто-то смотрит в упор. Григорий быстро открыл глаза и увидел, что лежащий напротив мужчина с узким лицом опять таращится на него. Парфен встретился с ним взглядом. Некоторое время они играли в переглядки, затем лежащий напротив отвел взгляд в сторону. Парфен всем нутром чувствовал исходящую от незнакомца опасность.
— Эй, парень! — окликнул его Химик.
Григорий не заставил себя ждать и спустился вниз.
— Присядь, базар есть, — негромко произнес авторитет.
Парфен присел к нему на краешек шконки.
— Малявочку за тебя передали ваши, привет тебе и все такое. «Дачку» зашлют сегодня-завтра, как только нужный человек на дежурство заступит. Да! Самое главное, — опытный вор понизил голос, — напротив тебя Калган лежит — остерегайся его. Они с Улыбкой кореша были. Пока я здесь, он не рискнет тебя тронуть. Но через пару недель я, дай бог, откинусь отсюда. Тогда Валета держись.
Григорий посмотрел на разбитного парня, который заговорил с ним первым, когда он переступил порог камеры. Тот подмигнул ему, улыбнувшись.
Парфен очень серьезно отнесся к словам вора. Теперь он понял тот пристальный взгляд, которым одаривал его лежащий напротив Калган — тот самый мужик средних лет с бесцветными рыбьими глазами. Григорий прикинул, сколько у него шансов выстоять в драке против мужчины, и понял, что немного.
Химик, казалось, прочитал его мысли, усмехнулся по-особому, по-блатному.
— Главное, живи правильно, по понятиям, и все пучком будет! — успокоил он парня.
На Григория его слова подействовали слабо — он был новичок в тюремной жизни, и все ему казалось пока кошмаром. Вечером того же дня он стал свидетелем жуткого проявления тюремных нравов.
В камеру пришел новичок. Валет и Калган тут же взяли его в обработку.
— Ой, кто к нам пожаловал? — дурашливо пропел Валет, «подплывая» к парню.
— Эн-то «он» или, может быть, «она»? — вторил ему Калган.
Парень стиснул зубы и не отвечал на оскорбления.
— Ты что харю прячешь, когда с тобой люди базарят? — одернул его Калган, когда тот хотел пройти мимо.
— А о чем мне с тобой разговаривать? — просипел тот, отводя взгляд.
— А расскажи-ка, дорогой, как ты Клешню вложил? — не отпускал его рукав Калган. Валет стоял в проходе, загораживая незнакомцу путь. Загорелый дедок и Химик вообще никак не реагировали на появление в камере нового человека, Цыган поглядывал в его сторону, но тоже сохранял нейтралитет. Парфен тоже лежал молча, наблюдая, что же будет дальше.
А дальше было следующее. Калган с Валетом избили парня до бессознательного состояния и оставили валяться у параши.
— Там самое место суке, — вполголоса прокомментировал их действие Химик и больше не обращал на горемыку никакого внимания.
Через день незнакомого парня перевели в другую камеру.
— Ну и слава богу, — заметил Ворон — седоволосый дед, которому на самом деле было чуть больше пятидесяти лет. Раньше он был авторитетным вором, но в последнее время спился и подался в бомжи. Залетал по мелочи, кочуя с нар на подмосковные помойки и обратно. — Стукач в камере — последнее дело!
— А откуда узнали, что он стукач? — поинтересовался Парфен.
— О-о, брат! — усмехнулся Ворон. — Тут почта не то что государственная! Малявочка дойдет точненько, аккуратно по адресу! Ты еще не заплыл в хату, а про тебя уже все известно!
Ну а в целом тюремная жизнь была полна скуки. За три дня, что его не вызывали на допрос, Григорий успел даже соскучиться. Единственная радость — пацаны организовали передачку через купленного охранника: заслали как положено — тушенки, сигарет, сгущенки, в общем, всего того, чего лишен человек в тюрьме и обилие чего, как правило, не замечает на воле.
На третий день Тарасов вызвал его к себе. Григорий внутренне содрогнулся, представив, что его ожидает новый разговор с «машкой», но ничего этого не было. Да и допроса как такового не было.
В кабинете следователя, кроме самого Тарасова, был еще один до смешного худой мужчина с выпуклыми глазами. Мужчина был одет с иголочки, словно желал безупречностью костюма компенсировать свою внешность. Мужчина оказался адвокатом. Во время допроса он сидел молча, ни разу не нарушив молчания, и только под конец спросил следователя, когда он сможет ознакомиться с материалами дела.
Григорий поглядывал на адвоката, ожидая от него вопросов. Но тот вообще не замечал его.
Олег Андреевич большей частью дублировал все те же вопросы, что и накануне. Посоветовал, на всякий случай, чистосердечно признаться. Парфен отказался и был отправлен в камеру.
По возвращении неожиданный интерес к нему проявил Химик.
— Тебе малявка с воли от братанов, — с такими словами он передал Гришке небольшой клочок бумаги.
«Молчи, стой на своем, поможем!» — печатными буквами было написано на небольшом листочке. И больше ничего.
— Если есть какие мысли, поделись, — глядя на него, скупо произнес Химик. — Что смогу — подскажу!
Гришку прорвало. Сначала осторожно, затем все более горячо, а под конец почти взахлеб он поведал о том, что произошло в последние три дня. Единственное, он не стал рассказывать вору о Татьяне, считая это дело личным и никого не касающимся. После того как выговорился, Парфен почувствовал почти физическое облегчение. Как будто с него сняли непосильное ярмо.
— Короче, о чистосердечном и не думай! — строго глядя на него, посоветовал Химик. — Следак только этого и ждет. Стой пока, а там время покажет!
Уже позже, вспоминая этот разговор, Парфен понял, насколько наивно и глупо он поступил, доверившись Химику.
Теперь уже все поглядывали на приближающуюся колымагу: и осужденные, и охрана. Дождь, поначалу робкой изморосью сыпавший с неба, постепенно замолотил уже не на шутку.
«ЗИЛ», оборудованный будкой для перевозки заключенных, очень медленно приближался, и, хотя никто из сидевших на корточках людей не спешил оказаться за колючей проволокой, в данных обстоятельствах они в душе невольно проклинали шофера и его допотопную технику.
Парфен еще ниже опустил голову и вспомнил тот день, когда он решил свою дальнейшую судьбу.
В то утро Тарасов вызвал его на допрос сразу после завтрака.
«Еще в кишках не улеглось, а уже тащат!» — недовольно подумал Парфен, хотя после тюремного завтрака и укладываться было особенно нечему. Он по привычке заложил руки за спину и потопал впереди конвоира.
Тарасов его встретил, как всегда, сдержанно. Вообще, после того памятного первого раза никаких наездов на Григория не было. В тюрьме он кантовался уже около двух недель, и следователь вызывал его всего три раза. Адвокат один раз побеседовал и пропал, оставив о себе в память запах дорогого одеколона и кучу полунамеков и обещаний.
Но сегодня разговор произошел необычный.
Необычное началось с того, что Тарасов был не один. Вместе с ним в камере, куда доставили Гришку для допроса, присутствовал и Ходаков.
— Ну, Парфенов, — решительно хлопнул ладонью по столу Олег Александрович, — наши лясы да басы с тобой закончились! Учти, — поглядев на парня, предупредил капитан, — разговор у нас с тобой задушевный, без протокола, так что... — вместо продолжения фразы он обменялся загадочным взглядом с товарищем и коллегой и оставил обдумывать концовку Парфену самому.
Гришку заинтересовало такое начало беседы. Он сосредоточился, ожидая ее продолжения.
— Для начала дай ему послушать, — кивнул капитан, и старлей достал диктофон.
— Парфен, хм-хе-хе, — голос, больше похожий на скрежет, безусловно принадлежал Вадиму. Но в каком состоянии должен быть приятель, чтобы так разговаривать? Наверное, у него на лице были написаны все его мысли, поскольку Тарасов тут же вставил короткую справку:
— Он, умирая, попросил диктофон специально, чтобы передать письмо тебе!
— ... Гришка, брат, спасибо, что не бросил... Хе-хе ... хотя и не надо было со мной возиться, глядишь, ты бы ушел...
«Так он думает, что я из-за него залетел!» — быстро отметил про себя парень, вслушиваясь в каждое слово умирающего друга. Затем из динамика вновь раздался негромкий голос.
— Послушай, я тебе тогда не успел сказать... у тебя, братишка, выхода нет! Делай все, как следак скажет, только пусть они тебя на особую зону спрячут...
Гришка поднял голову, пристально всматриваясь в аппарат на столе, не веря, что Свирид мог сказать такое.
— Нас с тобой да и Мишку Макара, похоже, списали. Нас, я догадываюсь зачем, а ты... ты засветился с той бабой на первом деле!
Гришка приходил в ужас, леденея от того, что слышал.
— Братан... — Тихий, как шелест осенней листвы, голос заставлял цепенеть парня. — Ты думаешь, какой срок тебе отвалят... а срока-то не будет!
Дальше магнитофонная пленка некоторое время прокручивалась вхолостую, затем последовал щелчок.
— Он... — Гришка не решился до конца озвучить свой вопрос, только посмотрел молча на Тарасова, затем на оперативника.
— Да, он умер, — подтвердил невысказанную мысль капитан.
С минуту в камере стояла полная тишина. Потом Гришка тяжело вздохнул, низко опустив голову. До него дошло, что все это не вымысел и не чья-то бредовая фантазия, а самая настоящая правда. Все последние дни он размышлял об обстоятельствах произошедшего. О том, что их со Свиридом и Макаром так резко подорвали на дело, о странной встрече с ментами почти у самого подъезда авторитета. Затем неожиданное и очень уж своевременное возвращение пэгээсников. И если у Гришки уже не оставалось никаких сомнений по поводу подставы, единственное, что он не знал, кто им все это организовал. На старших думать хотелось меньше всего. Не из-за того, что Парфен проникся душой к лидерам группы, — просто так себе спокойнее было. Все же оставалась надежда, что тебя вытащат, прикроют! И знакомство с Химиком, записка с воли, передачка, наконец, — все это подняло уверенность в том, что он не брошен, не один!
Тарасов, внимательно наблюдавший за парнем, тихо сказал:
— Хочешь, я тебе весь расклад дам?
Гришка молча смотрел на него, но взгляд без всяких слов говорил: «Да, хочу!» Слишком напутано у него было в голове, чтобы из общей сумятицы выделить правду. А она ох как нужна была ему!
— Ну, так слушай! — не торопясь, начал капитан. — А если что, — он кивнул в сторону старшего лейтенанта, — Артем Михайлович поправит! Короче, — начал после недолгого раздумья Тарасов, — решился вопрос о твоей короткой жизни после того, как ты засветился с той женщиной! Ведь не ты исполнял? Не ты! Но убийцу и заказчика сдать мог! Вот и подписал ты себе именно тогда смертный приговор! Но зачем молодого и здорового парня просто так мочить, когда можно его еще использовать!
— Двух зайцев из одного ствола! — вставил реплику молчавший до сих пор Ходаков.
— Совершенно в точку, — обрадовался его подсказке Тарасов. — Вас как слепых котят кинули под Улыбку. Заколбасить-то вы его заколбасили, но ведь за это кто-то ответить должен, ведь не фраера фуфельного завалили — вора! Вот этим кем-то и будешь ты, дружок!
Под пристальным взглядом Тарасова Парфен ощущал себя крайне неуютно. В который раз уже он невольно признавал правоту следака! А его уверенность в себе только добавляла мандража. Лучше бы он кричал и топал ногами, как в первый раз!
— Мне, по большому счету, уже и не нужно твое признание, — сказал Тарасов. — Хочешь идти дальше в отказ — иди! Но только знай: Самосвал вчера устроил развеселенькую драку в кафе и почему-то его не отмазали пока. Потом, конечно, отмажут, но сначала он к тебе в камеру постарается попасть! Нравится перспектива с Самосвалом в камере оказаться?
Гришка опустил голову. Общение с этим бугаем нисколько Парфена не вдохновляло.
— И Химик тебе не поможет при всем его авторитете! Он и впрягаться-то при серьезном раскладе за тебя не станет.
— Кто ты — и кто был в их кругу Васька Улыбка! — неожиданно встрял в разговор «вечный старлей». Помолчав, дав Гришке подумать, он безжалостно продолжил: — А есть еще одна сторона этой медали. Допустим, ты как-то сумел пережить общение с Самосвалом. Так тут тебя удавят по приказу того же Кости или Хвороста. Не сечешь, почему? А потому, что на хрен ты им теперь живой нужен! Удавят тебя, конечно, по-тихому, чтобы на их пацанскую честь пятно не упало!
— Да-да, — тут же поддержал его следователь, — ты — свидетель, а теперь вдвойне опасный свидетель! И кто даст им гарантию, что ты не расколешься?!
Парфен стиснул зубы и молчал. Мысли в его голове носились со скоростью урагана.
«А ведь не врет, падла! И адвоката пацаны такого странненького прислали — носа не кажет! Да и сколько молчать можно?! Нужно же как-то крутиться — а то точно за паровоза поканаю! Если не пожизненное, то за авторитета Улыбку удавят — все не легче! Эх, без ментов не выкрутиться!»
Гришка понимал, что как-то нужно устанавливать диалог с Тарасовым, но идти вразрез с бандитскими принципами не хотелось, да и боязно — еще свеж в памяти был урок, полученный совсем недавно в камере. Парфен отнюдь не был глупым юношей и прекрасно понимал, что за красивые глазки никто поблажек ему делать не будет. Оставалось два варианта — либо крупные деньги, либо услуга. Услугу ментам он мог предложить только одну — слить информацию о пацанах.
Олег Андреевич, немного помолчав, вновь принялся за свое:
— То, что ты молчишь, — это же тебе во вред! Я материалы передам прокурору — и баста! Тут тебе накрутить по самое «не хочу» хватит! А так, глядишь, смягчающие нашлись бы! — вкрадчивым тоном заметил Тарасов.
— Я никого не убивал, — глухо отозвался Гришка, — я за рулем сидел.
— Вот и рассказывай, как все было, — тут же слез с края стола Ходаков и принялся маячить из угла в угол.
Парфен выдал свою версию убийства Улыбки. По его раскладу получалось, что его просто наняли подшоферить, а стрелял Вадим.
— Что ты мне тут горбатого лепишь! — повысил на него голос Тарасов. — Самосвал тебя с пушкой видел!
Начав признаваться, Гришка опять остановился на своей версии и не хотел от нее отступать. Придуманный вариант развития событий казался ему наиболее выгодным. Парень понимал, что подчистую ему отмазаться не удастся, но, коли Свирид умер, грех этим не попытаться воспользоваться. Участие в первом преступлении он отрицал напрочь, утверждая, что женщина в темноте обозналась.
Но, на его удивление, Тарасов не сильно давил на него, вел себя вполне покладисто и даже разок одернул опера, когда Артем Михайлович заорал на подследственного. Допрос длился долго, и перед расставанием Тарасов опять намекнул Гришке:
— Пора бы тебе, парень, хорошенько подумать! Твое будущее — в твоих руках!
«Яснее некуда, — в мыслях усмехнулся молодой человек, — сдай товарищей — и получишь вместо пятнадцати трешку! Хотя трешкой-то я теперь вряд ли отделаюсь!»
Меж тем он пробурчал себе под нос что-то такое, что должно было означать согласие подумать, и, заложив руки за спину, сопровождаемый конвоиром, отбыл к своей камере.
— Еще немного, еще чуть-чуть! — улыбаясь, пропел Ходаков, заговорщически глядя на капитана.
— А, — небрежно махнул рукой тот, — это только начало!
Оба работника МУРа поняли друг друга без слов.
Когда дверь в камеру за Гришкой закрылась, молодой человек неожиданно почувствовал странную перемену в общей атмосфере. Нет, вонь от немытых мужских тел была по-прежнему. Нарушилось что-то другое в камере. Через некоторое время Парфен понял, в чем дело: за его отсутствие к ним подселили троих новых «жильцов» — мужчин в возрасте тридцати, может, тридцати с лишним лет.
Едва Парфен увидел их, ему сразу стал понятен всеобщий настрой старожилов камеры. Кавказцы разговаривали на своем, устраиваясь в углу. Теперь все восемь шконок были заняты. Одно обрадовало Парфена — Самосвалу селиться было вроде некуда.
— На хрена чеченов к нам сунули! — ворчал Ворон себе под нос.
Напряжение росло и к вечеру разразилось потасовкой. Со стороны «старожилов» участвовали Калчан, Валет, Цыган и Парфен. Он «впрягся» в драку, поскольку ему выгодно было держаться Валета, который был инициатором побоища. Дошло дело до конвоиров, и все участники получили резиной по телесам и головам.
— Слава богу, в шизо никого на затолкали, — доверительно шепнул Парфену Ворон, не принимавший участия в скоротечном сражении.
К уже почти зажившему фингалу после «крещения» прибавилась приличная ссадина на скуле.
Но все это детали. Большую часть времени у Парфена занимали размышления на тему устройства его собственной судьбы.
Последний разговор с Тарасовым для Гришки стал отправной точкой в начале нового этапа, когда он после тупого отрицания всего и вся начал потихоньку сдавать позиции. Досконально все обдумав, Парфен решил, что нужно выкручиваться самому. По крайней мере, постараться узнать, что хочет от него следователь и что он сможет предложить ему за это.
Когда в следующий раз его вызвали на допрос к Тарасову, он уже шел без всякого мандража, по-деловому прикидывая в голове, как построить беседу со следователем. Немало ему в этом помог и разговор с Вороном. Бывалый зэк неожиданно сам подошел к нему на прогулке. Тогда Гришка еще не впитал в кровь, что в тюрьме не делается что-либо просто так. Потом он понял, что и добряк Ворон подкатил к нему неспроста. Но все это пришло потом.
В назначенное время Парфенова и остальных заключенных вывели на прогулку. В другое время такое времяпрепровождение не вызвало бы у молодого человека одобрения, но и было бы просто противно всему его существу. Но сейчас он был безумно рад накручивать круги под палящим летним солнцем и иметь возможность хоть короткое время подышать чистым воздухом, не изгаженным теснотой пространства и жизнедеятельностью восьми здоровых мужиков.
Место, выделенное для этой процедуры, располагалось на крыше тюрьмы. Со всех сторон заваренное стальной решеткой, оно напоминало загон для хищных зверей. По своей сути большинство людей, «нарезавших» медленные монотонные круги, таковыми и являлись. Двое часовых с «АКМ», прищурив глаза, наблюдали за ними.
Гришка шлепал лениво вперед, когда к нему подошел Ворон.
— Не таскали еще сегодня? — начал первым разговор старый урка, имея в виду вызов на допрос.
— Нет, — меланхолично отозвался Парфен, продолжая думать о своем.
— Я тебе что хочу сказать, — вполголоса начал Ворон, — ты за паровоза поканать хочешь?
— Нет, а что? — насторожился Парфен.
— Мое дело маленькое, — осторожно заметил Ворон, — только я слышал, как Химик тебе пел. Ему-то что, он свалит скоро отсюда, гадом буду! Ему по нахалке не пришьют и на понт не поймают — волчара еще тот! А тебе со всеми твоими отказняками двадцатник влепят! Выйдешь — под сорок будет! Думай!
— Что ты имеешь в виду? — сразу насторожился Парфен.
— У тебя своя голова на плечах! — заметил старожил советских тюрем и, как ни в чем не бывало, отошел в другую сторону.
Гришка действительно задумался над его словами, но неожиданно отвлекся, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Покрутив головой, он заметил, как один из кавказцев-сокамерников пристально смотрит в его сторону. Столкнувшись взглядом с Парфеном, он тотчас отвел глаза. Что-то быстро сказал земляку и вновь косо посмотрел в его сторону.
«А в самом деле? — уже не в первый раз задал себе Парфен закономерный вопрос. — Даже Ворон, которому и дела до меня нет никакого, и тот вполне определенно намекает! Да к тому же, если верить Тарасову, то и времени на раздумье у меня нет! Если Самосвал появится, мне хана! Да и Калган не просто так волком смотрел!»
От нехороших мыслей вновь стало зябко, несмотря на то что солнце светило вовсю.
Вернувшись в камеру, Парфен принял окончательное решение — нужно попытаться поторговаться с Тарасовым. Во-первых, узнать, что тот может предложить реально для него, и от этого уже танцевать! Приняв такое решение, Парфен даже немного успокоился, словно с души свалился тяжелый груз.
Тарасов словно угадывал перемену в настрое подследственного и на следующий день преподнес Гришке такой сюрприз, что у того отмело все сомнения напрочь.
Под вечер, когда он уже никак не ожидал вызова, громыхнула отпираемая дверь камеры и раздался командный голос:
— Парфенов, на выход!
Привычно заложив руки за спину и не торопясь, он направился вперед по тюремному коридору. Конвоир шел чуть позади.
— Направо, прямо, стой! Лицом к стене! — Знакомые команды, как пистолетные выстрелы, раздавались время от времени позади него. Гришка начинал выполнять их раньше, чем конвоир успевал выкрикивать! Дверь в камеру открылась, и Гришка остолбенел на месте. Наверное, у него был ужасно глупый вид, поскольку даже Тарасов не выдержал и улыбнулся.
Парфенов ожидал увидеть кого угодно, только не Татьяну. Судя по тому, что девушка смущенно улыбалась, она присутствовала в камере не в качестве арестованной.
— Вы десять минут пообщайтесь, я в коридоре подожду. — Тарасов продолжал все больше удивлять молодого человека. Он выразительно глянул на Гришку, затем на наручные часы, затем вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Ты, ты... как здесь? — Гришка не находил нужных слов.
— Милиционер, тот, что постарше, приходил к нам в больницу. Разговаривал со мной, про тебя расспрашивал. Обещал встречу с тобой организовать...
— Чтобы ты меня разжалобила и я нюни пустил? — окрысился Парфен и тотчас пожалел о своих словах. Татьяна дернулась от него, будто ее током ударило. Она широко открыла свои изумрудные глаза и так застыла, не отрывая взгляда от лица парня.
— Извини, тут все понимается по-другому...
— Я действительно хотела с тобой поговорить. — Взяв его голову в свои ладони, Татьяна вновь заставила Гришку смотреть себе в глаза. — Не знаю, правильно это или неправильно. — Она немного замялась, но взгляд не отвела. — Но ты не должен ничего думать... я не потому, что кто-то мне приказал или попросил, я сама так думаю...
Фразы получались обрывистые и неказистые, но Парфен чувствовал, что идут они от всего сердца и Татьяна действительно говорит не по указке.
Почти все десять минут он слушал ее, не перебивая. Суть того, что горячо излагала ему любимая девушка, в основном совпадала с тем, что ему в двух словах обронил на прогулке Ворон. Только под конец он не выдержал, губы его нашли ее, и только лязг замка заставил его оторваться. Они тяжело дышали, когда вошел Тарасов.
— Ну, милая барышня, аудиенция окончена, а с тобой я еще хочу поговорить, — объявил он Парфенову.
— Сколько, как ты думаешь, тебе суд отпишет? Не прикидывал? — сразу набросился на молодого человека следователь. Он еще что-то говорил, но слова Олега Андреевича сливались в монотонный шум в сознании Гришки. Перед глазами стояла только она.
— Да очнись ты! — не выдержал следователь.
Парфен вздрогнул от окрика и некоторое время изумленными глазами смотрел на капитана. Затем взгляд налился злостью.
— Зачем, зачем вы ее привели? — На скулах катнулись желваки. — Думаете, я сейчас расплачусь от умиления и чистосердечное накатаю?!
Последнюю часть фразы Парфен выкрикнул с истерическим надрывом. Еще немного — и в глазах бы действительно заблестели злые слезы.
— Дурак, — коротко охарактеризовал его поведение следователь. — Мне твоя повинная теперь — как до женского передка дверца. Что для прокурора нужно, я и так собрал уже. Но...
Олег Андреевич подался вперед, приблизив лицо к подследственному. Прервав сам себя, он некоторое время смотрел молча на Парфена, будто молчание парня было для него красноречивее любых слов.
— Сколько можно с тобой разговаривать! Почему ты о себе подумать не хочешь? Ведь, как я уже говорил, все от тебя самого зависит!
— Что вы мне реально предлагаете, — выдохнув, решился Парфен.
— Нет, — покачал головой следователь, — это я слушаю тебя, что ты мне можешь предложить, чтобы облегчить свое положение?
Парфен был готов к такому повороту событий и усмехнулся, глядя в глаза капитану.
— Все, что я мог, я уже рассказал, — пожал плечами парень, решив еще раз сыграть в дурачка.
— Так мы далеко не уйдем, — покачал головой Тарасов. Немного помолчав, он добавил: — Хорошо! Намекну тебе — про тебя я и так практически все знаю. А вот про тех, кто отправляет тебя и тебе подобных пацанов на убийства, хотелось бы знать поподробнее!
— Меня никто никуда не отправлял! — сразу насторожился Парфен. — Я подшоферить...
— Да перестань ты! — скривившись, махнул на него рукой капитан. — Я сейчас с тобой не для протокола говорю!
Неожиданно он опять перегнулся через стол и приблизился к Гришке, как будто хотел доверить самую сокровенную тайну.
— По большему счету, если уж на то пошло, мне плевать, ты или твой кореш замочил Улыбку! Вам за то еще медаль нужно дать. — Тарасов медленно чеканил слова, не отводя взгляда от лица Григория. — Да и за первого тоже благодарность объявить можно — говнюк еще тот был! Героинчику через него много прошло!
Гришка не мог оторвать взгляда от лица сидевшего напротив мужчины. Все, что тот сейчас говорил, было без преувеличения жизненно важно для него.
— Но для закона ты преступник! — так же резко отдаляясь, несколько театрально Олег Андреевич сплел руки на груди. — Потому что не важно, кого ты убил! Важно, что ты — убил!
Гришка продолжал хранить молчание, понимая, что это, скорее всего, прелюдия к чему-то действительно важному.
— И судьям, и прокурору все равно, убил ты уголовного авторитета по кликухе Улыбка или старичка-пенсионера. Ну, может, пару годков скинут. Не двадцатник влепят, а восемнадцать!
Тарасов на секунду выдержал паузу, наблюдая за его реакцией. Гришка, почти не мигая, смотрел на него. Удовлетворенный полученным эффектом, Тарасов продолжил:
— А на зоне тебя точно за Ваську достанут! Так что, есть сейчас «вышка» или нет — для тебя почти все равно!
— Что же делать? — хрипло выдавил из себя Гришка. То, что ему прогнозировал Тарасов, он обдумал уже давно.
— Во-о-от! — удовлетворенно протянул капитан. — А мне, понимаешь, не все равно, что неразумный пацан, который в сущности является свидетелем... Да! Свидетелем, — уточнил следователь, верно заметив, как Парфен встрепенулся на его слова, — сядет на всю свою молодость, а может, и на всю жизнь за то, что какой-то урод недоделанный кошелек себе баксами нашпигует!
Самое интересное, что Гришке запали его слова в душу. Искренне или нет Тарасов говорил, но все произошедшее после его монолога тот стал видеть совершенно под другим углом. Возможно, произошло это потому, что Парфенову Григорию нужно было оправдаться в собственных глазах. Дескать, подставили за гроши, чуть на тот свет не попал, и я еще и геройствовать должен?! Молчать, как партизан у фашистов на допросе?! Нет уж, дудки!
— Допустим, я расскажу все, что слышал от других ребят, — поразмыслив, медленно произнес парень, — какая мне тогда разница, кто меня уделает — бандиты Улыбки или свои же?
— Резонно, — заметил капитан, доставая пачку «Явы». Заметив жадный взгляд подследственного, торопливо предложил: — Кури, кури!
Парфен взял сигарету и глубоко затянулся. В камеру коридорный доставил его час назад, и по табачку парень успел соскучиться.
— А если я тебе скажу такую вещь, — затягиваясь, произнес следователь, — что сейчас наша любимая Дума принимает закон о защите свидетелей, ну а коли ты у нас отныне свидетель, то он применим к тебе по полной программе. Смотри, — оживился Тарасов, явно осененный какой-то мыслью. — Пока тебя из общей камеры в персональную перекантуем! Телевизор, жратва цивильная — все это я тебе гарантирую! Подружка твоя сможет тебя навещать! Ну а после суда... — он немного запнулся, но потом, чуть улыбнувшись, тем же твердым голосом выдал: — После суда уедете с твоей красавицей в другой городок, где ни ты, ни тебя никто не знает! А потом страсти поулягутся! Долго помнить за Ваську никто не будет — на его месте уже кто-то другой появится, и может, и его, дай бог, шлепнут! Ну как?
— Нормально! — чуть хриплым голосом выдавил Гришка, пряча глаза.
— Ну и отлично! — обрадовался капитан. — Сейчас иди в камеру, а завтра утром я тебя вызову! Завтра же и перевод на отдельное жилье организую!
Гришка не мог видеть, как жестким взглядом жег его спину Тарасов, чуть ли не потирая руки от удовольствия. Самое интересное было в том, что он нисколько не наврал: ему действительно было наплевать на то, кто пристукнул Улыбку и говенного коммерсанта. Важны были ему две вещи, которые он мог получить в результате успешной раскрутки этого дела, — повышение, о котором он мечтал, и еще одно обстоятельство, о котором Гришка тогда и не догадывался. Впрочем, он и не мог о нем никак догадаться! Хотя уже потом, намного позже, все узелки той незатейливой истории развязались и... впрочем, все это произошло намного позже. А пока он шел впереди конвоира, невольно улыбаясь. Перед ним забрезжила надежда выпутаться из этой передряги.
В камере никто не обратил внимания на его появление. Кавказцы, оказавшиеся на самом деле азербайджанцами, сидели в своем углу и что-то говорили по-своему. Химика, как заметил Парфен, в камере не было. Парфен перевел взгляд на Калгана и поймал в его глазах что-то такое, что заставило сразу отвернуться. Сердце кольнуло.
«Ничего, завтра он уже меня не достанет!» — утешил он себя, укладываясь на шконку. Но, оказывается, нашелся все же сокамерник, который проявил к нему интерес.
— Эй! — услышал он голос с акцентом и почувствовал, что за ногу его кто-то тронул.
Он резко сел на своем лежбище и уставился на самого молодого из кавказцев, того, что таращился на него на прогулке.
— Ты Парфен? — поинтересовался он.
— Да.
— Тебе привет от Кости. Говорит, что скоро уладят твое дело!
— А ты его откуда знаешь? — насторожился Парфен.
— Это неважно, — сразу стал скучным кавказец, — что просили — я сказал!
После этого парень отошел от него и направился к своим. Сказал им что-то на родном языке, и те дружно засмеялись.
— Эй, малой! — через некоторое время услышал он опять негромкий голос, который узнал сразу.
Ворон слегка прочистил горло и стрельнул глазами в сторону кавказцев.
— Что этому хмырю от тебя нужно было? — напрямую спросил он у парня.
— Привет с воли передал, — скупо ответил Парфен.
— Не знаю, какой привет он тебе передал, но ночью сегодня тебе лучше не спать! — тихо произнес «пенсионер». — По твою душу они здесь!
— Откуда знаешь? — так же тихо спросил Гришка, вцепившись в худую руку.
— Я же наполовину татарин, — усмехнулся Ворон. — Так что немного кумекаю на их языке. Слышал, как они сейчас говорили. Вроде как говорили про тебя, про ночь и про какого-то Костю. Так что смотри!
Сказав это, Ворон стрельнул быстрым, выработанным за годы практики незаметным воровским взглядом в сторону кавказцев и как ни в чем не бывало потопал к параше.
— А где Химик? — поинтересовался у него Парфен, когда тот возвращался обратно.
— Да его сразу за тобой с вещами на выход подтянули, — огорошил его старый уголовник и развернулся, чтобы идти дальше.
Парфен лег на свою шконку и закрыл глаза. Неожиданно на память пришла виденная во дворе картина. Однажды сопливым мальчуганом он с товарищем наблюдал, как дворовые псы зажали в угол дворовую же кошку Мурку.
Серая небольшая кошка, увернувшись от грозных клыков, села на задние лапы и передними быстро-быстро махала в воздухе, норовя зацепить собачью морду. Псы наскакивали, уворачиваясь от когтей, и злобно тявкали. Мурка отвечала им диким воем, в котором ярость смешивалась со смертельным страхом. Казалось, ничто не могло уже спасти киску — кольцо быстро сужалось. Неожиданно сопливые зрители услышали за спиной отборный мат, и один из псов жалобно взвизгнул — в него попал булыжник. Мурка тут же воспользовалась подаренным судьбой шансом и серой тенью взлетела на забор, а оттуда — прямиком на дерево, где и уселась с видом полной победительницы, презрительно поглядывая вниз на быстро разбегающуюся свору. Подвыпивший парень лет восемнадцати, показавшийся тогда Парфену невероятно большим и страшным, сурово глянул на оробевших малышей.
— Вы чего, окурки, не могли за киску заступиться? Порвали бы ведь!
— Мы собак боялись, — нашелся приятель Гришки — сосед по этажу, одногодок Славка.
— Собак, — передразнил парень и, отстав от малышни, пошел дальше по своим делам.
Все это в одно мгновение пронеслось перед глазами. Гришка тоскливо подумал, что он сейчас оказался в роли той дворовой Мурки, только спаситель мог опоздать. До завтра Парфен имел все шансы не дожить!
— Тут еще что, — услышал он голос Ворона. — А вот если следак по-натуральному захочет тебе западло сделать, то он, — старожил камер выждал эффектную паузу, — просто выкинет тебя отсюда! Гуляй, мол, Вася! Сколько на воле ты проживешь? День, не больше! Так что тут еще ничего, кхе-кхе! Под охраной!
Похлопав Гришку по руке, дед пошел к своей шконке.
Остаток вечера Парфен пролежал, изредка поглядывая на азербайджанцев. Те долго сидели в углу и, казалось, не обращали на сокамерников ровным счетом никакого внимания. Они тараторили на своем языке, что-то горячо обсуждая, а затем расползлись по своим шконкам.
Длинный летний день потихоньку угомонился, и все живое стало отходить ко сну. Заснула и старая тюрьма. Не спали только надзиратели и Парфен. Некоторое время он лежал, уставившись в потолок. Затем повернулся на бок, пытаясь в темноте разглядеть лежащего напротив Калгана. Прислушавшись, Гришка распознал с его стороны тихое сипение с присвистом.
«А может, это он специально? — засомневался молодой человек. — Чтобы я бдительность потерял!»
Послушав еще, он признался себе, что уж больно натурально у лежащего напротив получалось изображать спящего.
«Да хрен с ним! Так все нервы изорвать можно! Все равно спит! Я-то точно не буду! Как-нибудь потерплю до утра!» — решил Григорий, раздражаясь сам на себя за чрезмерные переживания.
Он долго лежал, ни о чем не думая. За последние несколько дней голова просто распухла от разных мыслей, порой очень противоречивых, так что Гришка просто лежал и таращился в темноту. Потом он устал от однообразия и повернулся на бок.
Дверь лязгнула неожиданно, и прозвучала знакомая команда, только в ней присутствовала поправка, заставившая сердце Парфена в который раз за последние дни екнуть:
— Парфенов, на выход с вещами!
«С вещами? Почему с вещами?» — туго соображал он, быстро собирая свою сумку. Толстолицый охранник, который охранял его в сизо МУРа, стоял около двери и глупо улыбался. Когда парень вышел из камеры, он лязгнул стальной громадой и смущенно развел руками:
— Иди, молодой человек, ошибочка вышла!
— Куда? — опешил Гришка.
— Я тебя провожу, — на ухо, словно по секрету, сообщил толстомордый парню. — Иди за мной!
Заинтригованный Гришка пошел следом. Внезапно яркий солнечный свет на мгновение ослепил его, и Гришка, зажмурившись на мгновение, прикрыл глаза тыльной стороной ладони.
«Откуда столько! Почему все белое?» — поразился он и неожиданно услышал за спиной голос Тарасова:
— Потому что наступила зима, пока мы валандались!
Затем он сокрушенно вздохнул и, потупив глаза, совсем как провинившийся школьник выдал:
— Прости меня, Парфен! Теперь понятно, что ты совершенно невиновен! Иди домой!
«Как домой? Как невиновен?» — поразился Гришка, тараща изумленные глаза на враз поглупевшего следователя. Но тот ничего больше не сказал, только сделал ручкой, гадливо улыбнулся и куда-то пропал в одно мгновение!
Гришка оказался среди домов, причем место это мало напоминало Москву. Парфен напряг память, и ему припомнилось, что когда-то он уже это видел. Снега не осталось и в помине! Старые серые дома освещали незнакомые фонари. Попалась надпись на английском. «Салун» — перевел Парфен и вдруг сообразил, что он каким-то непостижимым образом из родной Москвы попал в Чикаго тридцатых годов. Именно таким он видел его в известном кинофильме.
Вылетевшая из-за угла старомодная машина желтыми кружками фар скользнула по стене дома и нацелилась в него, разом ослепив!
«Бежать!» — ожег мозг горячей, слепящей волной жесткий приказ. Ноги сами понесли его вперед. Однако как Парфен ни старался, быстро двигаться не получалось.
Но, странное дело, машина все оставалась позади и не нагоняла его, хотя бежал он уже долго!
Затем Гришка, понимая, что от машины ему все равно не убежать, завернул за очередной угол и метнулся к открытой двери гаража в надежде спрятаться от преследовавших его гангстеров. В том, что это именно они, Парфен нисколько не сомневался!
Он забился в угол, сердце от страха гулко колотилось. Казалось, он слышал каждый шорох в темном помещении. Вот на улице взвизгнули покрышки догонявшего авто, деловито хлопнули разом двери. Торопливые шаги и людские голоса, уверенные и веселые, слились в один гул.
Заскрипела дверь гаража, и сразу полоска желтого света упала на Гришку. Парфен оцепенел. Он видел силуэты четырех парней, и в руках у них были автоматы. Бандиты шли к нему. Гришка хотел бежать и не мог сдвинуться с места. Хотел закричать, но тяжелый язык не ворочался! Единственное, что он мог делать, так это смотреть на приближающуюся смерть. В том, что дело обстоит именно так, не могло быть никаких сомнений!
Неожиданно щелкнул выключатель, и стало светло. Гришка с удивлением обнаружил, что находится в их собственном гараже, только старый отцовский «жигуленок» куда-то подевался. И Чикаго, и гангстеры... Впрочем, один остался, и этот один был ему хорошо знаком. Волосы дыбом встали, когда Парфен увидел из своего угла приближающегося к нему Самосвала с веревкой в руках.
— Ну что, братан, потолкуем? — голос амбала, больше похожий на звук, издаваемый двигателем одноименного с ним агрегата, был неестественно громок.
— Эй, братан, проснись! — услышал Гришка откуда-то издалека другой голос и одновременно почувствовал, как его кто-то тряхнул.
Разлепив веки, он сонно уставился на физиономию Калгана. Еще не отойдя от ночного кошмара и увидев лицо человека, потенциально опасного для себя, Гришка судорожно подался назад и сел на шконке, максимально отодвигаясь от сокамерника.
— Чего, — осклабился тот, — кошмарики мучают?
Его водянистые зрачки, как ходики часов, двигались влево-вправо, пасть растянулась в глумливом оскале. Неприятный сосед был доволен испуганным видом Гришки. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, затем Калган молча пошел к умывальнику и, сунув руки в карманы своих штанов, начал насвистывать что-то блатное.
— Эй, ты скоро? — нагло поинтересовался он у умывающегося Цыгана.
Тот молча посторонился и торопливо вытерся висевшим на плече полотенцем.
Гришка проводил его фигуру долгим взглядом и, услышав негромкое покашливание, обнаружил рядом с собой Ворона.
— Ты кричал во сне, — тихо сказал тот, скорее всего объясняя, как Калган оказался рядом с Гришкиной кроватью.
«Так я все же уснул!» — запоздало понял Парфен, протирая ладонями глаза.
Старый урка-»прошляк» тоже, как видно, подумал об этом и, выразительно глянув на парня, отошел к своей шконке.
«А вдруг Ворон ошибся?» — подумал Парфен, поглядывая в сторону кавказцев, уже привычно кучкующихся втроем. Те не замечали никого в камере, довольно громко разговаривая на родном языке.
Дождавшись, пока умывальник освободится, Гришка привел себя в порядок, затем справил малую нужду и вернулся на место. Никогда до этого Парфен не ждал так вызова на допрос, как в то утро.
Едва дверь лязгнула, он буквально подскочил со шконки. Но вызвали не его, а Ворона. Гришка тогда еще не знал, что и его дело ведет Тарасов. Иначе он не удивился бы тому вниманию и участию, которое к нему проявлял спившийся полубомж. Парфен так никогда и не узнал, что у того был свой расчет подбить его на сотрудничество со следаком. Старый вор засыпался на мелочовке, и больше пары лет ему не грозило. Но вот беда — в деле нарисовался труп!
Ворон никого не убивал. С глубокого похмелья он методично обходил подъезды в девятиэтажках на окраине Москвы в надежде насобирать бутылок на червонец. Неожиданно он заметил чуть приоткрытую дверь. Сердце старого ворюги екнуло, и от мучительного соблазна моментально зачесались ладони.
Потоптавшись в небольшом раздумье, он толкнул дверь и сиплым голосом спросил:
— Хозяйка, водички не найдется?
Ответом ему была тишина. Заскочив в прихожую, Ворон дернул с вешалки кожаный плащ и выскочил из квартиры. В великому своему счастью, в плаще вор обнаружил пару скомканных сотенных бумажек, ключи и какие-то квитанции. Плащ был женский. Откуда бедолаге было знать, что его хозяйка лежала в десятке метров от него, на полу соседней комнаты, с перерезанным горлом!
Взяли его прямо на базаре, буквально через час после кражи, когда уже порядком опохмелившийся дед пытался реализовать плащ за пару тысяч.
Сначала дед артачился, но, когда понял, что может запросто попасть под мокрую статью, выложил все как есть, подчистую.
Тарасов понимал, что Ворон никакого отношения к самому убийству не имеет. Он проработал в уголовке без малого десять лет и прекрасно разбирался в своих подопечных. Но у него появился шанс, которым просто грех было не воспользоваться.
Ворон знал, что он на крепком поводке у капитана, и старался использовать все шансы, чтобы выкрутиться. Ему вовсе не хотелось под старость залетать по «мокрой» статье. Старый прекрасно понимал, что при его послужном списке повесить на него мокруху — раз плюнуть! Поэтому он и старался помочь обработать фраера-первоходка, показания которого так нужны были Тарасову.
Всего этого Парфен не знал тогда и не узнал после. Да это было и не важно для него. Важно было то, что ему реально пообещали свободу! И он в то утро не мог дождаться, когда же его вызовут к Тарасову.
Изморось продолжала сыпать мелким бисером, вставая сплошным противным занавесом водной пыли между небом и землей. От этого в будке спецмашины, перевозившей заключенных, стоял шорох, как будто кто-то постоянно водил наждачкой по крыше зарешеченного фургона. К нему присоединялся звук мотора.
По приказу старлея зэков набили в этот раз, как селедок в бочку. Перевозимые к месту отбытия наказания подавленно молчали. Осенняя погода как нельзя лучше отражала всеобщее настроение — щемящее чувство ожидания! Меньше чем через час откроются ворота, и они попадут в огороженный со всех сторон колючкой клочок пространства, на котором им придется провести долгие годы. Этот клочок назывался ИТК усиленного режима. Первоходки по тяжелым статьям, водители, совершившие наезд, люди, совершившие преступления на бытовой почве, — вот основной контингент ИТК номер тридцать два Владимирской области.
Такое положение дел очень даже устраивало Парфена! В обычной колонии ему вряд ли удалось бы прожить долго. И то, что он этапирован именно сюда, отнюдь не случайность. Это все, что смог сделать для него Тарасов, хотя обещал гораздо больше! Вспомнив о похороненной в день суда надежде, Гришка горько усмехнулся. Семь лет вместо обещанной свободы! Семь лет — и никакой гарантии, что его не достанут и здесь!
...Парфен блаженно потянулся. После допроса он был препровожден в спецкамеру-одиночку, как и обещал Олег Андреевич. Кроме холодильника с нормальной едой, ему обвалилось счастье в виде старенького «Рубина». Телевизор был цветной и показывал довольно сносно.
Но, правда, за это и попотеть ему пришлось изрядно. Олег Андреевич за полтора часа допроса умудрился вытянуть из молодого человека буквально все жилы. Парфену потом казалось, что он вспомнил даже то, о чем и не подозревал до разговора со следователем. Но одно он заметил сразу, и это его здорово удивило — Тарасов был прекрасно осведомлен о деятельности их бригады. Осведомлен настолько, что Гришка только диву давался. Тогда он еще раз вспомнил слова Свирида о том, что их ментам сдали. В этом Парфен уже давно не сомневался. Теперь он понимал, что его втянули в какую-то игру и отнюдь не на роли ферзя. Гришка, Макар, Свирид — все они оказались разменными пешками. Только друзьям повезло меньше, и они погибли. Гришка пока жив. И жив, как догадывался он сам, потому, что кому-то еще нужна его жизнь! Но зачем? Допустим, Тарасову нужно засунуть всю банду за решетку и, образно говоря, получить медаль! Но кто сдал пацанов и самого Парфена ментам?! Это оставалось вопросом.
Лежа на своей кровати, Гришка пытался припомнить ход недавнего допроса. Тарасов спрашивал обо всем: куда ездили, о чем разговаривали. Больше всего следователя интересовало все, что было связано с Генкой Хворостом. Косте он почему-то уделял меньше внимания.
Поняв, что больше за сегодня из парня выжать не удастся, он отдал распоряжение, и Парфенова увели. Напоследок он попросил его попытаться вспомнить на досуге, что ему успели поведать о житье-бытье бригады покойные Макар и Свирид.
Оказавшись в спецкамере один на один с собой, Гришка почувствовал, что неимоверно устал после разговора с Тарасовым. Завалившись на свою кровать, он некоторое время просто лежал с закрытыми глазами и ни о чем не думал.
Неожиданно в дверь постучали. Это было для него в новинку. Вместе с этим к парню пришло понимание, что его статус изменился. Это новое чувство придало уверенности. Однако второй раз надзиратель стучать не стал. Дверь открылась, и охранник буркнул:
— Проходи! Час времени у вас!
На пороге камеры стояла Татьяна и чуть смущенно улыбалась.
— Привет, — тихо выдохнула девушка.
Дверь лязгнула, и они остались вдвоем. Некоторое время Парфен просто смотрел на зеленоглазую красавицу, не решаясь сделать шаг в ее сторону. Неожиданно он почувствовал в себе бешеное, неистребимое желание и... не смог сдержаться. Дикая, необузданная страсть захлестнула его с головой. Гришка почти не соображал, что делает. Он подхватил Таню на руки. Целуя ее лицо, нос, глаза, он понес девушку к своей постели. Таня обхватила его шею руками. Она не сопротивлялась, растворившись в его животном желании.
Прошла еще неделя. Тарасов открывал все новые «подробности» действия бригады, руководимой Костей и Хворостом. От него Парфен узнал, что арестовали Крыла и еще двоих пацанов. Взяли их осторожно по обвинению, совершенно не связанному с заказными убийствами. Сначала Гришка по наивности подумал, что делается это для того, чтобы не пало подозрение на него. Позднее Парфен понял, что Олег Андреевич просто боялся спугнуть более крупную рыбу.
Идиллия закончилась на прогулке. Когда дежурный вывел его на тюремную крышу, Парфен еще раз убедился в справедливости слов, сказанных ему Вороном: «В тюрьме все узнается моментально, у каждой стены есть свои уши и глаза!»
На очередном круге Гришка почувствовал, что его кто-то толкнул в плечо. Обернувшись, он увидел бывшего сокамерника Валета и услышал его сиплый шепот:
— Держи, сука.
В его руку легла небольшая бумажка, которую Гришка тут же зажал в кулаке.
— Поинтересуйся у своих легавых дружков, что стало с твоим соседом, таким же стукачом, падла! — Выплюнув фразу, Валет ускорил шаг и отошел от парня.
Холодная испарина моментально покрыла лоб. Вся эйфория, мечты о благополучном исходе своего пребывания в тюрьме моментально покинули Гришку. Против своего желания он сам подошел к Валету и тихо спросил:
— А что... Что случилось с соседом?
— Повесился от счастья, — зло стрельнув взглядом в Парфена, хмыкнул тот и прошипел вдобавок: — Отвали, зараза, не порть воздух!
У Гришки чуть ноги не подкосились. От Тарасова он знал, что его соседом был немолодой мужчина, также проходивший важным свидетелем по громкому делу. По телевизору всю последнюю неделю в криминальной хронике корреспонденты на все лады сообщали о том, что наконец-то правоохранительным органам удалось прищучить крупных чинов из коррумпированной верхушки и есть перспектива даже кое-кого засунуть за решетку. Важный свидетель, чье имя в интересах следствия не разглашается, находится под надежной охраной. Доохранялись!
Парфену небо за тюремной решеткой показалось с овчинку.
В камере он торопливо развернул бумажку и прочитал:
«Парфен, сука! Откажись от показаний, падла! Достанем из-под земли! Помни о семье!»
Парфен повалился на кровать и застонал.
Тарасов встретил подследственного радушной улыбкой. Но все его радушие растаяло, когда Парфенов твердо заявил, что намерен отказаться от всех показаний.
Ошарашенный донельзя таким поворотом, капитан сразу понял: что-то случилось. Он попытался осторожно выяснить, что же могло так напугать Гришку. Поняв, в чем причина, он задумался. Главная часть обвинения строилась на показаниях Парфенова. Без них все рассыпалось, как карточный домик от хорошего дуновения ветра.
Глядя на сжавшего зубы, угрюмым волчонком смотревшего себе в ноги парня, Тарасов экстренно прокручивал в голове все варианты, чем бы можно было окончательно купить Парфенова так, чтобы тот уже не мог пойти на попятную! Ведь впереди был еще суд, где молодой человек увидит всех своих недавних товарищей, которые благодаря его показаниям надолго окажутся за решеткой!
Глядя на Парфена, он набрал внутренний номер.
— Лев Павлович, мне бы посоветоваться с вами! Да, да, именно по этому самому делу... Да, безопасность свидетеля, — хитро подмигнув Парфену, он выслушал невидимого абонента и положил трубку на рычаг.
— Подожди, кажется, насчет тебя все можно хорошо решить! — сказал он Гришке, и тот опять поверил ему.
...Колымага тащилась по осенней грязи. В полумраке и тесноте кабины спецфургона, набитого до отказа зэками, Гришка горько усмехнулся своим воспоминаниям и пожалел в который раз, что ничего нельзя уже исправить. Тарасов в очередной раз купил его, выбив перевод на охраняемую квартиру. Этот перевод тогда чуть не закончился для него трагически и мог поставить жирную точку в будущем деле. Но сейчас Гришка зациклился на совершенно другой мысли: а почему, собственно, той ночью, ставшей роковой для «вечного старлея» Ходакова, сам Тарасов так неожиданно и кстати испарился? Что значил тот странный телефонный звонок? Вновь мысль о шахматной партии, в которой он сыграл роль разменной пешки, пришла в голову. Кем же был в ней Тарасов? И до конца ли Гришка понял его роль в ней? Теперь Парфен на сто процентов был уверен, что нет!
Спортивный комментатор в пылу страсти срывался на крик — транслировали бои боксеров тяжеловесов-профессионалов. Гришка откинулся в кресле и без особого азарта наблюдал, как два здоровых негра бьют друг друга. Закончился очередной раунд, кажется, восьмой по счету, и два усталых спортсмена разошлись по углам. Парфен покосился на Ходакова. Тот, напротив, был весь внимание. Олег Андреевич, приехавший полчаса назад, отправился на кухню сварить кофе.
— Красавица твоя не приезжала? — чуть насмешливо поинтересовался он у Гришки.
— Не-а, — мотнул головой тот.
— Скоро все закончится! Через неделю суд!
Это напоминание вызвало у Парфена двоякое чувство: с одной стороны — радость, что скоро действительно закончится кошмар, в котором он пребывал уже второй месяц. С другой стороны, он содрогался от мысли, что ему придется сидеть в зале с пацанами из бригады и смотреть им в глаза. Перед старшими он не чувствовал своей вины. Костя и Гена в его представлении (не без старания Тарасова) и были основными виновниками того, что случилось. Они гребли бабки, а парни, такие как Гришка, покойные Свирид и Макар, Крыл, Стас, лили кровушку, свою и чужую!
— Олег Андреевич, а Костю взяли? — поинтересовался Парфен у следователя.
— Романов пока на свободе, но только пока! Никуда не денется — возьмем! — бодро отрапортовал Тарасов. Слишком бодро. Кроме Гришки, фальшь в его голосе почувствовал и его коллега, а потому слегка удивленно глянул на следователя. — Что, Михалыч, возьмем? — сразу переключился на него Олег Андреевич.
— Конечно, возьмем, не таких брали, — буркнул Ходаков, не отрывая взгляда от телевизора. Там как раз боксеры с новым энтузиазмом принялись мордовать друг друга.
Гришка был еще в спецодиночке, когда по «Рубину» в криминальной хронике передали об аресте Гены Хвороста и его правой руки, как выразился комментатор, Александра Полякова по кличке Чалый. Второго лидера преступной группировки обнаружить не удалось.
Гришка еще тогда заметил одну вещь, показавшуюся ему странной. Тарасов, интересовавшийся любой мелочью, касавшейся главарей группировки, ни разу не поинтересовался, знает ли Парфенов, где проживают лидеры! Хотя бы ради проформы. Гришка все равно не знал и не мог знать. Во-первых, он был новичком, и посвящать в такие детали его никто бы не стал. Во-вторых, как знал он со слов все того же Свирида, никто из пацанов, за исключением, может быть, Чалого, не знал, где квартируют лидеры.
Он вспомнил, как еще при въезде на квартиру, после гулянки с проститутками, когда они с Вадимом вдвоем допивали водку, затронулась эта тема.
Гришка тогда поинтересовался, не опасается ли Свирид, что хозяйка может заподозрить своих квартирантов и вложить ментам.
— Не успеет! — уверенно объявил тогда Вадим. — Через месяц, максимум пару — мы свалим на другую хату.
— И так постоянно?
— Это что! — усмехнулся кореш. — Костя с Геной каждый месяц хаты меняют. И снимают сразу две!
— Зачем? — не допер сразу Парфен.
— А затем, чтобы не вычислили! — пояснил Вадим и, перегнувшись через стол, доверительным голосом добавил: — Даже из пацанов наших никто не знает, где старшие ночуют! Телефон для связи — и все!
«Вот житуха — постоянно скакать, как блоха!» — подумал тогда Парфен.
— Ну, это не навсегда! — словно угадав его мысли, успокоил парня более опытный друг.
Поэтому, когда по телевизору в камере «Матросской тишины» Гришка увидел арест Хвороста и Чалого, он очень удивился, что взяли их на квартире.
«Кто же их сдал?» — гадал тогда Парфен. Вопрос так и остался открытым.
Меж тем Олег Андреевич, помешав ложечкой в своей чашке, аккуратно отложил ее на стол. Он негромко спросил о чем-то Ходакова. О чем — Гришка не расслышал. «Вечный старлей» только промычал в ответ. Как раз в этот момент один из негров, пониже ростом, поверг в нокаут противника и ожидался повтор кадра. В связи с этим обстоятельством Ходакову было не до вопросов приятеля.
Судя по тому, что переспрашивать Тарасов не стал, интересовала его какая-то ерунда. Некоторое время все молча смотрели бокс. Сказать по правде, никого, кроме Артема Михайловича, он не вдохновлял, но Гришка и Тарасов терпеливо досмотрели до конца. Победил, как и прогнозировалось, более темнокожий. Под рев трибун судья поднял руку в боксерской перчатке, и Ходаков скинул напряжение, расслабившись в своем кресле.
— Ох, Артем Михайлович! Представляю, как тогда вы смотрите футбол! — глядя на старшего коллегу, улыбнулся капитан.
— Не говори, — вздохнул тот, — жена из квартиры порой убегает! Ну а уж если «Локомотив» играет...
Раздалось характерное пиликанье, и Тарасов извлек из внутреннего кармана сотовый.
— Жена, наверное, — покосившись в сторону приятеля, буркнул Ходаков.
Получилось так, что Гришка как раз смотрел на следователя. Парфен четко запомнил, что Олег Андреевич, сказав привычное «да, слушаю», неожиданно изменился в лице, будто ему сообщили о смерти близкого человека. Но тут же, справившись с собой, он улыбнулся и отключил телефон, так и не сказав ни слова.
— Жена? — еще раз спросил Артем Михайлович, с интересом глядя на следователя.
— Да, она, — подтвердил Тарасов, но Гришке отчего-то показалось, что он врет. — Как ты догадался?
— Парни из отдела по городскому позвонили бы — они знают, где ты! Зачем лишние гроши жечь? Только бабам наплевать! — вздохнул Ходаков. Семейный бюджет — для него больная тема.
— Слушай, Артем, мне домой сгонять нужно, на часок. Обойдешься тут без меня или из отдела прислать тебе бойца?
— Давай, — равнодушно обронил Ходаков, не отрывая взгляда от экрана. Как раз вышла новая пара и рефери давал последние указания перед боем.
— Я быстро! — пообещал Тарасов и торопливо покинул квартиру. Впрочем, через минутку он вернулся и сообщил Ходакову: — Я на всякий случай Валерке Меньшову звякнул. Он через двадцать минут подъедет!
— Зачем? — поморщился старший лейтенант. — Чего парня дергать? Отдыхал бы себе, он сегодня после дежурства.
— Ничего, полчасика посидит с тобой!
После этого он уже окончательно покинул квартиру и больше не возвращался.
Бокс порядком надоел Парфену, и он лениво поднялся. Как раз в это время раздался звонок в дверь. Звонили как условлено — два коротких и один длинный. Несмотря на это, бывалый опер пружинисто поднялся и чуть ли не театральным жестом извлек табельное оружие. Встав сбоку от двери, он отпер замок и громко пригласил:
— Проходите!
«Рисовщик!» — мысленно фыркнул Гришка.
К большой радости парня, пришла его девушка.
Татьяна принесла домашних пирожков, которым обрадовались оба мужчины. Чайник моментом был водружен на плиту. Ходаков рысью подбежал к креслу, вновь безвозвратно погружаясь в мир спорта.
Гришка с Татьяной удалились на кухню. Некоторое время они просто целовались, затем, оторвавшись друг от друга, молодые люди принялись не спеша обмениваться впечатлениями. Рассказчиком была Татьяна, ибо Парфену со своей стороны и рассказать было, в общем-то, нечего: его пребывание в двухкомнатной квартире на окраине столицы было однообразным. Тоже заточение, только более комфортное. Одна радость — посещение родных или Татьяны. Пирожки, как оказалось, напекла его мама — Таня днем заходила к Гришке домой.
Пока девушка выкладывала принесенное в тарелку, Парфен устроился на подоконнике и, слушая подружку, поглядывал то и дело на улицу. Неожиданно он позабыл обо всем на свете и во все глаза уставился на происходящее во дворе дома.
В арку дома влетела тачка и лихо остановилась у их подъезда. Тройка «ребятишек» в легких осенних плащах до пят выскочили из нее и торопливо заскочили в подъезд. Все это не понравилось Парфену, и, хотя буквально через минуту звонок издал два коротких и один длинный, Гришка очень даже не был уверен, что открывать нужно. Он в открытую сказал об этом Ходакову, и опер выглянул в окно. Уже здорово стемнело, и под лимонно-желтым освещением уличного фонаря проглядывались только контуры машины.
— Кажется, не Валеркина! — пробормотал Ар-тем Михайлович, доставая свой ствол. — В спальню, ребята! — скомандовал опер, рукой подталкивая девушку по направлению к указанной комнате.
Звонок опять огласил квартиру правильным условным сигналом.
— Валера, это ты? — поинтересовался Ходаков, прежде чем открыть.
— Конечно я, а кто же еще? — ответили ему.
Дальше все происходило довольно быстро. Но, удивительное дело, в сознании Григория время опять потеряло свои реальные границы и растянулось до вечности. Он видел, как Ходаков открыл дверь, и в ту же секунду ее резко толкнули на него. Тут же раздался выстрел. Ходаков неестественно дернулся и повалился на пол. Уже падая, старый опер выстрелил. Всего один раз.
Парфенова словно парализовало. Невообразимо долго, как ему представлялось впоследствии, тело Артема Михайловича, «вечного старлея», так и не успевшего стать капитаном, падало на пол. За дверью послышались матюги и шум возни. По всей видимости, Ходаков своим выстрелом уложил одного из нападавших, и спешащим бандитам нужно было быстро убрать ставшее помехой тело товарища с дороги.
Секунду спустя дверь начала открываться, и в этот момент Парфена словно отпустило. Мышцы вновь обрели способность сокращаться. Он бросился к вывалившемуся из руки убитого старшего лейтенанта «ПМ» и, не глядя, выстрелил в сторону двери. Пуля попала в стену и выбила облачко штукатурной пыли.
— Падла! — услышал он злой, придушенный вскрик, и над его головой пуля противника вспахала стену, и за шиворот Гришке отлетело несколько крошек.
Гришка заскочил в спальню и захлопнул за собой дверь. Таня стояла чуть живая от страха. Губы ее подрагивали. Прижав руки к груди, она медленно пятилась от двери.
Парфен автоматически закрыл дверь на защелку и поймал ладошку подруги. Рука была безжизненно вялой. Гришка же, наоборот, как никогда, пожалуй, прежде, был настолько организован и уверен в правильности своих действий.
«Балкон!» — и он увлек за собой девушку.
Дверь трещала под напором, Гришка еще раз выстрелил прямо в середину и закрыл за собой балконную дверь.
— Повисни на руках и прыгай! — приказал девушке он.
— Я не сумею! — запротестовала та.
— Сумеешь! — прямо в лицо закричал Парфен. — Таня, убьют!
Кажется, до нее дошло, и она неуклюже полезла через перила.
— Быстрее! — Гришка в одно мгновение перемахнул со своей стороны и в тот же момент услышал, как под сильным ударом дверь хлопнула, защелка отлетела напрочь.
Подхватив девушку за талию, он оттолкнулся ногами от бетонной плиты. Секунду длилось падение, и затем — удар, боль в лодыжке. Следом на него навалилось тело. Тихий вскрик рядом с ухом и следом же, громко:
— Вон он, падла, скорей во двор!
«Бам!» — темноту наступающей ночи прорезала красно-желтая вспышка выстрела. Пуля пролетела мимо, к счастью, не задев никого.
В следующую секунду Гришка был уже на ногах. Едва он поднялся, сразу понял, что не все так хорошо, как ему показалось сперва. Острая игла боли пронзила мозг. Несмотря на то что упал он на вскопанную землю приподъездной клумбы, ногу подвернул здорово. К тому же при падении Парфен потерял пистолет Ходакова, и искать его совершенно не было времени.
— Ты не ушиблась? — увлекая Татьяну в темноту двора, спросил он. Ответом были частые всхлипы.
Гришка успел увести девушку уже на порядочное расстояние, когда услышал голоса бандитов:
— Носатый, вправо! Я — прямо!
И следом звук движущегося автомобиля и резкое, пронзительное:
— Атас, валим!
Бах! Бах! — тишину ночи разрезали подряд два выстрела.
Парфен не стал гадать, что может значить для них с Татьяной вмешательство еще кого-то. Он как раз свернул за угол дома. Призрачный свет луны сливался с белым холодным светом уличных фонарей.
Где-то уже далеко звучала сирена. Гришка в изнеможении опустился на ближайшую лавку. Редкие прохожие таращились на парочку, полагая, что молодые люди просто пьяны. Татьяна неожиданно попыталась отстраниться от крепко державшего девушку Парфена.
— Пусти, — прошептала она сквозь крепко сжатые губы, — пусти, слышишь?! — повторила она уже громче, в голосе послышались истерические нотки.
— Таня, все хорошо, все кончилось, — устало пробормотал парень.
— Да пусти ты! — неожиданно закричала девушка и рванулась что было сил. — Что — «хорошо»?! Чего хорошего я видела после знакомства с тобой? — Слезы потоком текли по ее лицу, но зеленоглазая красавица не замечала их. С ней приключилась самая настоящая истерика. — Скажи, что я видела с тобой хорошего?!
— Таня! — только и смог выдохнуть Гришка.
— Что — «Таня»?! Ненавижу! — кричала она в лицо ошеломленному Парфену. — Ненавижу, слышишь! Убирайся из моей жизни!!
Круто развернувшись, девушка сначала пошла, а затем побежала в сторону метро. Гришка смотрел ей вслед и не находил в себе сил догнать ее. И дело было не только в распухшей лодыжке — он не чувствовал за собой морального права остановить девушку. Она была во всем права. Что он мог предложить ей? В будущем, это если все хорошо будет, — годы скитаний вдали от родного города, родственников, постоянные страхи, что, как сегодня, в дверь ворвутся вооруженные бандиты и учинят скорую расправу. За блатного авторитета по кличке Улыбка. Или за братков, которым, благодаря его показаниям, придется провести за решеткой много-много лет!
Парфен сидел, свесив голову и бесцельно разглядывая свои руки. На данный момент для него все отсутствовало в этом мире — и Москва, и москвичи. Олега Андреевича парень заметил только тогда, когда тот дернул его за рукав.
— Не переживай, — тихо произнес капитан, — это не самое страшное из того, что произошло в этот вечер.
Гришка покосился в его сторону, сплюнул под ноги и ничего не ответил. Он слишком устал от всего, и случилось то, что и должно было случиться: на смену неимоверному нервному напряжению последних дней пришла тупая апатия. Словно Татьяна со своим уходом забрала весь остаток энергии. Гришке теперь было все равно, кто именно полчаса назад вломился в дверь квартиры, про существование которой бандиты не должны были ни в коем случае знать.
Все это не интересовало молодого человека, сидевшего на лавочке недалеко от остановки. В спину ему светил фонарь, и от его света получались на асфальте прямо перед Парфеном две кривые тени — от него и от капитана. Тени были уродливые, никоим образом не напоминающие фигуры людей. Но Гришка почему-то не мог оторвать от них взора. Он ни о чем не думал, просто смотрел на две уродливые призрачные серые кляксы на желтом асфальте.
— Чалый сбежал, — вслух произнес Тарасов, обращаясь в пустоту летнего вечера.
«Для чего он это сказал? — невольно подумал Парфен. — Хочет меня убедить, что это его рук дело? А может, действительно это Чалый постарался? Я для них теперь как кость в горле!»
Рассуждая сам с собой, Парфен в который раз поймал себя на мысли, что Тарасов словно действует по чьей-то указке. Первый раз ему так подумалось после того, как Андреич позвонил неизвестному и одним махом решил вопрос с его переводом на спецквартиру.
«И сегодня ему звонили не из дома! — решил Гришка. — Звонил тот неизвестный, к которому следак бегал в кабинет!»
Уверенность в правильности своего вывода у Гришки была стопроцентная — он по своей природе отличался хорошей наблюдательностью и сразу отметил про себя что-то фальшивое в поведении капитана, когда тот врал про жену. Недаром старлей так глянул на коллегу. Да и про его жену ляпнул старлей скорее для Гришки, нежели для капитана.
Когда Тарасов разговаривал по телефону, он весь подобрался, словно перед ним их милицейский генерал! Гришка по армии помнил, как молоденькие лейтенанты себя вели, когда вышестоящее начальство в батальон звонило. Поэтому-то он и не поверил про жену.
Эти мысли галопом промчались в Парфеновой голове. Вслух же он спросил неожиданно севшим голосом:
— Когда, гм-гм, он убежал?!
— Два часа назад, — сообщил Тарасов. — Насчет него мне и звонили, — словно угадав предыдущие размышления парня о загадочном звонке, пояснил капитан, — просто пугать тебя не хотел.
— Лучше бы сказал, — через минуту молчания горестно выдохнул он. Гришка невольно задержал свой взгляд на лице муровского работника. Взгляд капитана был таким же отрешенным, как всего минуту назад у самого Парфена. Покопавшись в кармане, Тарасов обнаружил отсутствие сигарет. Гришка по его движениям понял, что ищет следователь, и протянул ему свою пачку и зажигалку. Они закурили.
— У него дочь и сын, — глухо произнес Тарасов. Потом перевел взгляд на Гришку, и лицо его на секунду исказила злобная, нехорошая гримаса. Капитан как будто очнулся и сообразил, с кем он делится своим горем. Секунду он сверлил парня свирепым взглядом. Гришке показалось, что капитан его сейчас ударит. Удивительное дело — ему было все равно! Но Тарасов не сделал этого. Он шумно выдохнул, отшвырнул почти до фильтра выкуренную сигарету и приказал: — Пошли назад в квартиру.
Он подождал, пока Парфен поднялся, и спросил, когда тот невольно застонал:
— Что такое?
— Но-га, — сквозь сжатые зубы выдавил Гришка, опускаясь на лавку.
— Черт, — выругался капитан, — задирай штанину! Фью-у, — присвистнул милиционер и покачал головой. Достав из кармана сотовый, он быстро набрал номер. — Кто это?! Омельченко! — привычно загремел он в трубку. — Давай к остановке на Куприянова! Что не знаешь — за угол поверни, а там увидишь! Мы на лавке прямо на аллейке! Давай быстрее — у меня раненый! — покосившись на Гришку, подмигнул тот и, отключив телефон, пробурчал: — Молод ты еще, чтобы целый капитан тебя на себе таскал! Тачку подождем!
Гришка ничего не ответил. Он вновь смотрел на две уродливые тени на асфальте.
«А ведь он себя в первую очередь винит в смерти Артема Михайловича! — неожиданно подумалось Парфену. — С чего ты так решил?! — усомнился он в своих же мыслях. — Ты себя в смерти Свирида винишь? Или Макара? Совсем другое дело! — возразил он сам себе. — Ты их не бросал и тем более... не подставлял! А с чего ты решил, что Тарасов подставил напарника? — задал Гришка вполне резонный вопрос. — Его вызвали по телефону, он хотел еще кого-то вместо себя прислать!»
Все было так, однако что-то не давало Парфену покоя. Какая-то мелочь, нюанс, ясно указывающий на то, что капитан если не знал, что должно произойти на втором этаже девятиэтажки на окраине Москвы, то, по крайней мере, догадывался — точно!
Пытаясь уловить этот самый ускользающий от его восприятия штришок из общей картины, Парфен тупо глядел на серые кляксы теней на лимонном асфальте. Размышлял он об этом несколько минут, пока не приехал за ними сотрудник. И все же тех нескольких минут Гришке хватило, чтобы понять, что же дало ему основание быть уверенным в правоте своих выводов относительно Тарасова, — тон следователя, которым он разговаривал с погибшим опер-уполномоченным. В их разговорах, сколько успел заметить за время своего общения с обоими Гришка, у Тарасова иногда проскальзывала мягкая ирония, может, даже небольшая насмешка, и всегда — масса уважения! Уважения! Но никогда раньше его тон не был сколь-нибудь заискивающим! На этот раз — был!
Увидев подкативший «жигуль» с синей полоской вдоль всего «фюзеляжа», Парфен решительно сплюнул и поднялся. Сильно прихрамывая, он направился к машине. Едва он сообразил насчет Тарасова, у него в один момент поменялось отношение к этому человеку. Раньше для него это был просто мент — не хуже и не лучше, чем остальные. У него с ним была выгодная сделка — Парфен, пардон, стучит на братков, а тот засовывает его вместо долгосрочной тюряги в программу по защите свидетелей. Программу, правда, еще не утвердили депутаты, но, как говорится, — вот-вот! Ее все давно ждали и уже наполовину считали действующей. Так вот, молодой человек, во-первых, в ту же секунду, как до него дошло про Ходакова, сразу потерял всякое доверие к капитану. Глупо доверять человеку, подставившему под пули напарника, с которым проработали вместе не один год. Да и хлеб ломать, поди, не раз приходилось! А во-вторых... во-вторых, Гришка испытывал душевные муки оттого, кем он стал. Как ни крути, Улыбка, хоть и бандит, — все же человек. И охранник его — тоже человек! Гришка осознавал, что он лишил жизни двоих людей!
Поэтому он признавал как бы невольное право следователя, да и других работников милиции, относиться к нему так, как к нему относились! Но теперь за Тарасовым он такого права не чувствовал. Наоборот, Парфен теперь поставил его ниже себя — он убил незнакомых людей, а тот подставил друга!
Тарасов словно чувствовал настроение парня и не пытался тому помочь. А может, не желал из каких-то своих соображений. Гришка проковылял отделявшие его от милицейской машины двадцать с небольшим метров. Тарасов не спеша шел позади.
— Где раненый! — удивленно уставился на подошедшую парочку усатый сержант с круглым лицом.
— Вот он, — указав на Парфенова, лаконично ответил Олег Андреевич.
— Ясно, — стараясь говорить бодро, чтобы скрыть растерянность, ответил сержант. Однако по тону было совершенно очевидно, что на самом деле ничего ему не ясно! Но спорить с начальством, да еще в такой ситуации, себе дороже! Секунду поразмышляв, водитель предпринял единственно правильные, с его точки зрения, действия в данной ситуации. Он распахнул дверь для начальника и затем уже помог сесть Парфенову на заднее сиденье.
Спецфургон остановился. Парфен слегка пошевелился, разминая затекшие руки и ноги. Слегка — больше не позволяла теснота. Справа и слева к нему прижимались плечами два зэка. К ним, в свою очередь, другие. Но никто сейчас не вспоминал худым словом худощавого начальника, оставшегося с последней партией конвоируемых у железной дороги дожидаться второй машины. Все же дождь не капал за шиворот! А он потихоньку-полегоньку разошелся не на шутку!
Машина стояла, мотор работал, но высоченные ворота не спешили отползать в сторону.
Гришка сидел и слушал, как частые капли выбивают чечетку по крыше фургона. Он вспоминал день суда.